Первыми книгами, в которых наша реальность сколько-нибудь
отличалась от реальности 19 века, для меня стали произведения Герберта Уэллса. Его фантастические сюжеты не могли оставить равнодушными; но о самом авторе я знала до обидного мало.И, как оказалось, зря. В сотый раз убеждаюсь, что просто читать произведения недостаточно: провести параллели с его журналистской деятельностью в писательскую и обратно, присовокупив датированием из реальной, обыденной жизни - и вот уже другой Герберт Уэллс предстал передо мной
В первую очередь Герберт Уэллс известен как
замечательный писатель фантаст, во многом предугадавший ход истории. Он стал в
своем роде даже законодателем фантастических тем на несколько лет после себя.
Конечно же, обойти стороной этот его аспект не представляется возможным.
В 1895 году он пишет первое свое художественное
произведение – «Машина времени», повествующее о путешествии изобретателя в
отдаленное будущее. Надеясь попасть в Золотой век человечества, Путешественник
– у большинства героев романа Уэллса нет имен – лишь мельком видит желаемое
будущее: машина перемещает его чуть позже, в период упадка. Вокруг разрушенные
здания и дворцы, а человечество в его исконном состоянии уже давно исчезло и
вымерло: теперь на его месте живут две расы – элои и мерлоки. Элои – нечто,
представляющее собой высшую касту, но в своей печальной ипостаси: они – в прошлом наследники правящих классов,
добрые, умные и веселые, но умственно отсталые. Они не владеют грамотой,
питаются только овощами и являются пищей для мерлоков. Мерлоки – это угнетенные
классы, вынужденные перебраться под землю, где работают сложные машины, которые
они и обслуживают.
То, что за машины скрываются под землей, что привело
к подобному состоянию человечества, почему Элои столь беспомощны, но,
одновременно с тем, прекрасно одеты, не работают, - на все эти вопросы Путешественник и ищет
ответы.
До Эйнштейна и Минковского, Уэллс предложил теорию
четырехмерного пространства-времени.
Ньютон, в 1686 году, опубликовав свою версию видения
Вселенной, разрушил существовавшую в разуме общества до этого времени
Аристотелеву ортодоксальность: возникли универсальные законы – такие, как закон
гравитации, например, которому подвластно все на земле, - а сама наша планета
перестала занимать свое привилегированное положение. Небеса не были больше
таинственным и непостижимым: они были доступны разуму человека. Также,
человечество обратило свое внимание и на другие планеты, вращающиеся вокруг Солнца.
С развитием физики возникли противоречия, время
постепенно теряло свое абсолютное положение в физике, сменившись на
четырехмерный континуум пространства-времени. Энергия и масса потеряли свою
уникальность и могли быть преобразованы
друг друга.
Но еще до того, как физики пришли к этому, подобная
теория была выдвинута Уэллсом в своем первом романе – «Машина времени».
1898 год – «Война миров», «Когда Спящий проснется»,
«Война в воздухе; в них он предсказал войны с применением отравляющих газов,
авиации и устройства вроде лазера.
В 1905 он описал цивилизацию разумны муравьев –
произведение «Царство муравьев». В романе «Мир освобожденный» 1914 года
упоминается и Вторая мировая Война, а также упоминается и атомная бомба,
сбрасываемая с самолета и основанная на расщепление атома. В 1923 году Уэллс
первый заговорил параллельные миры – «Люди как боги» - также, он открыл идею
антигравитации, человека-невидимки, ускорителя темпа жизни и т.д.
Примечательно, что все эти открытия были сделаны им
случайны: они являлись лишь способом высветить социально-критические темы
произведений, как в «Машине времени» - о том, что продолжение классовой борьбы
может привести к полной деградации общества.
Позднее он отходит от фантастики и пишет
реалистические произведения, которые не пользуются особой популярностью.
Его карьера журналиста по мнению многих была
неудачной и бесславной.
Первоначально, целью Уэллса было приобрести
известность; так, с начала 1890 он занимается репортерством, а с 1893 года
занимается этим серьезно.
Однако еще в школьные годы он издает «Science
Schools Journal». В то время он учился в Мидхерстской Школе Грамматики, изучал
биологию в Педагогическим училище науки, где ему преподавал известный ученый
дарвинист Томас Хаксли. В частной школе он также работалл редактором изданий
«University Correspondent», писал заметки в «Educational Times». В «Fortnightly
Review» он публикует философские эссе, например – «Второе открытие уникального.
Уэллс действительно сумел прославиться – как автор юмористических очерков и
рассказов. Но от написания их он откажется в пользу фантастической прозы.
Являясь новичком в журналистике, он в основном писал
про достижения науки, техники, за которыми он видел целую философию, изредка
касаясь тем общественной жизни, проблематики научного прогресса, под влиянием
которой его посещает идея создания цикла научно-фантастических романов,
которые, позднее, наконец-то его и прославят.
Журналистская его карьера не смогла прославить его
достаточно широко, как он на то надеялся; в результате он погружается в
писательскую деятельность, что принесла Уэллсу гораздо более плодотворные
плоды.
 |
| Герберт Уэллс и Ребекка Уэст (пара в центре) |
Чуть позже, Уэллс пробует вновь вернуться к журналистской
деятельности – уже будучи автором знаменитых литературных произведений.
Естественно, что его произведения оказывались читаемы – отчасти из-за подписи «Герберт
Уэллс». Его даже растаскивали на цитаты:
«Самым знаменательным событием последних шести месяцев в жизни Британского общества является развал так называемых прогрессивных группировок и поиски эффективных мер для их восстановления»;
«Когда начнется Великая европейская война и в ход пойдут автомашины, велосипеды, беспроволочный телеграф, самолеты, новые снаряды любого калибра и назначения, а вслед за ними нахлынут в процессе непредусмотрено широкой мобилизации огромные массы сметливых людей, военная каста исчезнет за первые же три месяца, в то время как разносторонние, инициативные, развитые люди займут свое место»;
«В каждом из нас есть что-то от граммофона, но так называемая выдающаяся личность, которая произносит публичные речи об образовании и книгах, раздает награды и открывает учебные заведения, — это уже законченный граммофон»;
«Кошмары империй, расовых конфликтов и войн, абсурд торговой конкуренции и торговых ограничений, первобытный дурман похоти, ревности и жестокости — все это бледнеет в свете дня, проникающего сквозь его закрытые веки. Через некоторое время мы, каждый из нас сам по себе, обязательно осознаем, что мы молекулы одного единого Организма и мысли наши сливаются воедино из туманных блужданий в гармоническую цельность пробуждающегося интеллекта».
Одной из значимых журналистских работ Уэллса
оказалась «Россия во мгле», которую он
В книге «Россия во мгле» Уэллс описывает второй свой
визит; но еще до этого он инкогнито приезжает в страну.
Самый первый визит писателя в Россию носил частный
характер – никаких интервью, официальных встреч; СМИ почти не заметили приезда
уже ставшего известным в нашей стране публициста. Всего несколько дней Уэллс
провел у Бенкендорфа, однако, за это время он успел не только проверить свои
ошибочные представления о загадочной восточной стране, но и передумать свои
взгляды на крестьянство: если раньше русские крестьяне представали на его
страницах как веселые разухабистые мужики, то после его поездки Россия
представала мрачной и зловещей.
Интересно, что, как и любой другой англичанин,
информацию о нашей стране Герберт Уэллс почерпнул от Горького, Тургенева,
многочисленных книг и статей о России, которые буквально наводнили Европу.
«Когда я
думаю о России, я представляю себе то, что читал у Тургенева и у друга моего
Мориса Беринга. Я представляю себе страну, где зимы так долги, а лето знойно и
ярко; где тянутся вширь и вдаль пространства небрежно возделанных полей; где
деревенские улицы широки и грязны, а деревянные дома раскрашены пестрыми
красками; где много мужиков, беззаботных и набожных, весёлых и терпеливых; где
много икон и бородатых попов; где плохие пустынные дороги тянутся по
бесконечным равнинам и по темным сосновым лесам. Не знаю, может быть, всё это и
не так; хотел бы я знать, так ли это».
Во время же второго своего визита, намереваясь
побольше узнать о России, как истинный англичанин и журналист, Герберт Уэллс с
поразительной изобретательностью делал все, чтобы увидеть настоящее положение
веще, а не то, как хотелось бы представить все перед важным гостем
правительству.
Интересно, что произведение представляет собой
несколько очерков, в которых автор сперва рассказывает свои ожидания и
представления о том, что он хотел увидеть бы в новой России, в которой
только-только к власти пришла большевистская партия, затем – то, как ему
преподнесли все во время его экскурсий, а затем – то, как оказалось все на
самом деле.
«На самом же деле подлинное положение в России настолько тяжело и ужасно, что не поддается никакой маскировке. Иногда можно отвлечь внимание каких-нибудь делегаций шумихой приемов, оркестров и речей. Но почти немыслимо приукрасить два больших города ради двух случайных гостей, часто бродивших порознь, внимательно ко всему приглядываясь. Естественно, когда желаешь посмотреть школу или тюрьму, показывают не самое худшее. В любой стране показали бы лучшее, и Советская Россия — не исключение. Это вполне понятно. Основное наше впечатление от положения в России — это картина колоссального непоправимого краха. Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн. История не знала еще такой грандиозной катастрофы. На наш взгляд, этот крах затмевает даже саму Революцию. Насквозь прогнившая Российская империя — часть старого цивилизованного мира, существовавшая до 1914 года, — не вынесла того напряжения, которого требовал ее агрессивный империализм; она пала, и ее больше нет. Крестьянство, бывшее основанием прежней государственной пирамиды, осталось на своей земле и живет почти так же, как оно жило всегда. Все остальное развалилось или разваливается. Среди этой необъятной разрухи руководство взяло на себя правительство, выдвинутое чрезвычайными обстоятельствами и опирающееся на дисциплинированную партию, насчитывающую примерно 150.000 сторонников, — партию коммунистов. Ценой многочисленных расстрелов оно подавило бандитизм, установило некоторый порядок и безопасность в измученных городах и ввело жесткую систему распределения продуктов.»
Уэллс довольно критически относился к восторженным
марксистам, называя их идеологию абсолютно неподготовленной к практическому
воплощению. В своей борьбе с капитализмом они не позаботились о том, чтобы
заранее подготовить все к переходу к другой системе рыночных отношений. В
результате – уничтожив торгово-рыночные отношения и жестоко преследуя спекулянтов,
приняв карточную систему они столкнулись с острым дефицитом товара и голодом.
Изъяв многие предметы роскоши, они просто поместили их под замок в склады, не
подумав о том, что они собираются делать с этим.
Приехав в Петербург, автор выявил желание посетить
школы, чтобы оценить систему образования.
« Начало было весьма неудачным. Как только я приехал в Петроград, я попросил показать мне школу, и это было сделано на следующий день; я уехал оттуда с самым неблагоприятным впечатлением. Школа была исключительно хорошо оборудована, гораздо лучше, чем рядовые английские начальные школы; дети казались смышлеными и хорошо развитыми. Но мы приехали после занятий и не смогли побывать на уроках; судя по поведению учеников, дисциплина в школе сильно хромала. Я решил, что мне показали специально подготовленную для моего посещения школу и что это все, чем может похвалиться Петроград. Человек, сопровождавший нас во время этого визита, начал спрашивать детей об английской литературе и их любимых писателях. Одно имя господствовало над всеми остальными. Мое собственное. Такие незначительные персоны, как Мильтон, Диккенс, Шекспир, копошились у ног этого литературного колосса. Опрос продолжался, и дети перечислили названия доброй дюжины моих книг. Тут я заявил, что абсолютно удовлетворен всем, что видел и слышал, и не желаю больше ничего осматривать — ибо, в самом деле, чего еще я мог желать? — и покинул школу с натянутой улыбкой, возмущенный организаторами этого посещения. Через три дня я внезапно отменил всю свою утреннюю программу и потребовал, чтобы мне немедленно показали другую школу, любую школу поблизости. Я был уверен, что первый раз меня вводили в заблуждение и теперь-то я попаду в поистине скверную школу. На самом деле все, что я увидел, было гораздо лучше — и здание, и оборудование, и дисциплина школьников. Побывав на уроках, я убедился в том, что обучение поставлено превосходно. Большинство учителей — женщины средних лет; они производят впечатление опытных педагогов. Я выбрал урок геометрии, так как он излагается универсальным языком чертежей на доске. Мне показали также массу отличных чертежей и макетов, сделанных учениками. Школа располагает большим количеством наглядных пособий; из них мне особенно понравилась хорошо подобранная серия пейзажей для преподавания географии. Там есть также много химических и физических приборов, и они, несомненно, хорошо используются. Я видел, как готовили обед для детей (в Советской России дети питаются в школе); он был вкусно сварен из продуктов гораздо лучшего качества, чем обед, который мы видели в районной кухне. Все в этой школе производило несравненно лучшее впечатление. Под конец мы решили проверить необычайную популярность Герберта Уэллса среди русских подростков. Никто из этих детей никогда не слыхал о нем. В школьной библиотеке не было ни одной его книги. Это окончательно убедило меня в том, что я нахожусь в совершенно нормальном учебном заведении. Теперь я понял, что в первой школе меня вовсе не хотели ввести в заблуждение относительно состояния обучения в России, как я решил в гневе, а все произошло потому, что мой литературный друг, критик г. Чуковский, горячо желая показать мне, как меня любят в России, подготовил эту невинную инсценировку, слегка позабыв о всей серьезности моей миссии.»
В своих очерках Герберт Уэллс упомянул также о домах
творчества, в которых объединялись различные деятели, чтобы даже в сложное для
страны время продолжать свою деятельность. Интересно, что, как описывал
писатель, если музыканты и литераторы сетовали о нехватке бумаги и общем
бедственном положении, то ученых больше всего волновало то, что они не имеют
доступа к заграничным научным трудам. Кстати, благодаря Уэллсу российской науке
в то время было отправлено несколько посылок с собраниями исследований
иностранных коллег.
Также, интересно и то, что большевики позаботились и
детях: бывшие рестораны были переделаны в своеобразные
приемники-распределители, в которых родители, не в силах прокормить даже себя,
отводили людей.
«Изящные золоченые стрелки указывали путь в «Ресторан» — понятие, давно вышедшее из обихода мрачной петербургской действительности. Сюда приводят детей. Сперва их помещают в карантин, где выясняют, не больны ли они заразными болезнями, и проводят санитарный осмотр (у девяти из десяти новичков водятся насекомые), а затем — во второй карантин, где некоторое время проверяют, нет ли у них дурных привычек и каких-либо отклонений от нормы. Некоторых приходится отправлять в специальные школы для дефективных, остальные вливаются в общую массу детей, взятых под опеку государства, и распределяются по школам-интернатам.»
Интересно, что встреча с Лениным, которого Уэллс
знал до этого лишь по его произведениям, сильно повлияла на писателя: он пришел
к заключению, что все, что исходит от Ленина к народу, и все, что доходит до
него подвергается тщательной фильтрации и может быть несколько искажено.« Разговаривая с Лениным, я понял, что коммунизм, несмотря на Маркса, все-таки может быть огромной творческой силой. После всех тех утомительных фанатиков классовой борьбы, которые попадались мне среди коммунистов, схоластов, бесплодных, как камень, после того, как я насмотрелся на необоснованную самоуверенность многочисленных марксистских начетчиков, встреча с этим изумительным человеком, который откровенно признает колоссальные трудностей сложность построения коммунизма и безраздельно посвящает все свои силы его осуществлению, подействовала на меня живительным образом. Он, во всяком случае, видит мир будущего, преображенный и построенный заново.»
«Я сознаюсь, что подходил к Сталину с некоторым
подозрением и предубеждением. В моём сознании был создан образ очень
осторожного, сосредоточенного в себе фанатика, деспота, завистливого,
подозрительного монополизатора власти. Я ожидал встретить безжалостного,
жестокого доктринёра и самодовольного грузина-горца, чей дух никогда полностью
не вырывался из родных горных долин…
Все смутные слухи, все подозрения для меня перестали
существовать навсегда, после того, как я поговорил с ним несколько минут. Я
никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нём
нет ничего тёмного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить
его огромную власть в России.»
Как журналист, Уэллс схватывал довольно метко
детали:
«Как раз напротив нее на стене дома выведен в рамке знаменитый ныне лозунг: "Религия — опиум для народа". Действенность этой надписи, сделанной в начале революции, значительно снижается тем, что русский народ не умеет читать».
Интерес к России сопровождал Уэллса на протяжении
почти всей его творческой жизни. Он возник в 1905 году в связи с событиями
первой русской революции. Знакомство с Горьким, которое состоялось в Америке в
том же году, укрепило заинтересованность Уэллса в жизни и судьбе русского
народа (Горький впоследствии станет хорошим другом английского писателя). Уэллс
трижды приезжал в Россию. У него было множество русских друзей. Среди них
(кроме Максима Горького), Алексей Толстой, Корней Чуковский; учёные – Иван
Павлов, Ольденбург; советский посол в Англии Майский. Кроме того, Уэллс был
женат на русской женщине – Марии Игнатьевне Закревской. Неудивительно, что
среди героев Уэллса иногда попадаются русские, а действие некоторых его романов
протекает в России.
«Господин Уэллс производит впечатление человека, который во время прогулки по саду может заявить: «Мне не нравится это фруктовое дерево. Плодоносит не лучшим образом, не блещет совершенством форм. Давайте-ка его срубим и попробуем вырастить на этом месте другое дерево, получше». Того ли ждет британский народ от своего гения? Куда естественнее было бы услышать от него: «Мне не нравится это дерево. Давайте попробуем улучшить его жизнеспособность, не нанеся повреждений стволу. Может быть, удастся заставить его расти и плодоносить так, как нам того бы хотелось. Но не будем уничтожать его, ведь тогда все прошлые труды пропадут даром, и неизвестно ещё, что мы получим в будущем».
Комментариев нет:
Отправить комментарий